«Агентурно Х» - Хитров Вадим Михайлович

Слишком робкая тактика Канина вызывала непонимание и раздражение среди офицеров флота. К тому же бездеятельность флота приводила к потере дисциплины в экипажах. Нужна была, что называется, свежая кровь. Ренгартен встал во главе инициативной группы офицеров, которая весьма энергично продвигала идею замены командующего на Непенина. К тому моменту в МГШ тоже понимали, что такая замена назрела и что после отъезда Колчака на Черноморский флот лучшей кандидатуры, чем начальник Службы связи, после просто нет.

В сентябре 1916 года Адриан Иванович Непенин был произведен в вице-адмиралы и назначен командующим Балтийским флотом. По этому поводу в Морском собрании состоялся торжественный прием. Среди приглашенных была и Ольга Васильевна.

Надо сказать, что последние полгода Непенин, несмотря на страшную занятость, старался как можно больше времени проводить со своей возлюбленной и ее дочерью. Последний лед в отношениях с Люсей был давно сломан, и если бы теперь кто-нибудь напомнил девочке, что она называла дядю Непенина противным, то она бы очень удивилась и обиделась.

Прием прошел скорее в оптимистическом настрое, несмотря на тревожное время и неудачи русской армии на суше. Ведь сам флот сражался храбро и умело, заставив германцев считаться с этой силой. Непенин же пользовался среди офицеров флота глубочайшим авторитетом, и его назначение, хотя и казалось несколько неожиданным, все же было встречено весьма благожелательно.

По окончании приема приятным, еще вполне теплым осенним вечером Адриан Иванович провожал свою даму.

– Адриан Иванович, не боязно браться за такое дело? — спросила Ольга Васильевна.

– Не то чтобы боязно, я человек военный, скорее несколько волнительно.

– Отчего же это волнение?

– Видите ли, Ольга Васильевна, флот наш теперь в техническом отношении очень силен и боевой опыт приобретен нешуточный. Но люди устали, морально прежде всего. Это касается и офицерского состава, и нижних чинов. Всякого рода провокаторы небезуспешно ведут свою подрывную деятельность в экипажах. В Петербурге и вовсе творится черт знает что. Извините, Ольга Васильевна, — сказал Непенин серьезно, а потом с лукавой улыбкой добавил: — и еще волнуюсь я по поводу полного отсутствия надежного тыла.

– Я не совсем понимаю в военном деле. Вы имеете в виду снабжение?

– Вовсе нет, я имею в виду мои личные бастионы, они совсем никак не укреплены, — произнес Непенин и остановился.

Они стояли теперь друг против друга.

– Это действительно большой недостаток для руководителя столь высокого ранга, — тихо произнесла Ольга Васильевна, отведя взгляд.

– Я сейчас попытаюсь объясниться, а вы, пожалуйста, не перебивайте меня, — несколько сбивчиво стал говорить Непенин. — Я полюбил вас с той минуты, как увидел, и скажу откровенно, очень стеснялся своих чувств, потому что вы были замужем, и я не смел посягнуть на семейные узы. Потом я еще больше стал стесняться этой любви, поскольку боялся предать память боевого товарища. Но теперь прошло время, и вы, и Люся нуждаетесь в поддержке, и я решился. Я прошу вашей руки и сердца, дорогая Ольга Васильевна.

Он умолк и теперь стоял перед ней, превратившись из грозного морского волка в робкого юношу, ожидающего своей участи. Ольга Васильевна медленно подняла глаза и как истинная женщина выдержала некоторую паузу.

– И вовсе не нужно было ждать вашего нового производства, я бы согласилась выйти и за контр-адмирала, — тихо с улыбкой произнесла она.

Глава шестнадцатая

Перебежчик

1916 год. Октябрь. Ревель

Франц Рихтер очень хотел домой в Германию. Он с детства не любил Россию и все русское. К тому же с началом войны он почувствовал плохо скрытую ненависть к немцам. Последней каплей, подвигнувшей его к решению искать пути на родину, стало сообщение о зверском убийстве одного из преподавателей знаменитой «Петершуле» только за то, что, идя по улице, тот разговаривал со своей супругой на немецком языке. Эта школа, основанная еще при Петре, дала России огромное количество знаменитых людей, а преподавали в ней немцы на европейский манер.

Когда отец, будучи неплохим корабельным инженером, приехал в Россию на заработки, заключив весьма выгодный контракт на работу, франц был еще совсем ребенком. Однако уже тогда мальчик категорически не принял свое новое местожительство. Видимо, с молоком матери франц всосал любовь к немецкому «орднунгу», чистоте и скромности. Его раздражала русская разухабистость, неряшливость и склонность к показному богатству. Никаких положительных черт русских он не замечал и не воспринимал. Однако, будучи по натуре скрытным, он никак не выказывал эту свою неприязнь. Тем не менее мальчик отлично учился, проявляя хорошие математические способности, причем многими своими успехами юный франц был обязан цепкой природной памяти. Отец, видя такие склонности сына, всячески поощрял его увлечения математическими головоломками и помогал тренировать память. Со временем франц продолжил учебу по части точных наук и в конце концов стал специалистом по шифрам и криптологии. Рихтер работал по Министерству иностранных дел. Он шифровал и при надобности переводил на немецкий язык разного рода дипломатические депеши. С началом войны с Германией специальность Рихтера при свободном владении немецким языком сделала его весьма востребованным работником. Надо сказать, что франц был поздним ребенком, и когда ему чуть минуло двад цать пять, родители отошли в мир иной. С этого момента молодого человека в России ничего не задерживало, более того, с началом боевых действий он стал ощущать себя немцем, находящимся в стане врага. Этим настроениям должен был найтись какой-то выход, и он нашелся.

С началом развертывания Службы связи, а особенно с введением в строй радиостанции особого назначения на Шпитгамне, специалистов стало категорически не хватать. Непенин и Ренгартен собирали их, что называется, с бору по сосенке. Рассматривалась и кандидатура Рихтера. Конечно, было обращено внимание на его национальность, но специалистом он был прекрасным и за три года работы по дипломатическому ведомству никак себя не запятнал. Посему было принято решение взять Рихтера на новую радиостанцию и поручить ему шифровку радиограмм для русских кораблей, не допуская ни к чему более. Рихтер проявил себя с самой лучшей стороны и постепенно был допущен к переводу с немецкого некоторых радиограмм, которые, как ему объяснили, были переданы немцами прямым текстом. О сигнальных книгах с «Магдебурга» и взломе немецких кодов Рихтер ничего не знал. Эта информация была известна лишь очень узкому кругу лиц и находилась под строжайшим секретом. Сотрудников РОН никуда за охраняемую территорию не выпускали, но однажды у Рихтера серьезно разболелся зуб, а ближайший зубоврачебный кабинет находился в Ревеле. Так на какое-то время Рихтер вырвался из заточения и попал на прием к доктору Клозе, почти лысому сухопарому немцу возрастом за сорок.

Когда они остались один на один, Рихтер начал вести аккуратный разговор.

– Гутен таг, — поздоровался он по-немецки.

– Вы немец? — спросил доктор на немецком же.

– Увы, — скорбно ответил пациент.

– Вы правы, именно «увы», — почти шепотом продолжил Клозе. — Скоро мы все здесь станем изгоями или еще чего хуже. Я теперь боюсь и слово произнести на родном языке. Слышали, что творится в Петербурге? Это ужасно. До нас пока волна репрессий не докатилась, но помяните мое слово, все еще впереди. Да! Да! Я в этом абсолютно уверен. Мне придает некоторой уверенности только то, что среди моих пациентов много морских офицеров, которые сами зачастую корнями из немцев.

– От погромов и они не уберегут.

– Да, да, совершенно верно, — говорил Клозе. — Откройте-ка рот. Я не знаю, как защитить семью. Мы практически стали заложниками данной ситуации. Русские выказывают полное неуважение к немцам, которые так много сделали для этой страны. Их не останавливает даже тот факт, что в жилах представителей царского дома течет немецкая кровь и сама государыня императрица родом из Германии, — продолжал доктор, одновременно производя санацию. — Э, да у вас, батенька, дивный кариес образовался на семерке.